Вий, 61 - 1 сентября 2007 13:19

(продолжение двенадцатой части)

Очнулся я в кромéшном мрáке ;
Стою, обнявши дрéва ствол ;
Озноб нутрó моё колол,
Наружу выгоняя страхи ;
А ощущенье – как у плахи!!!,
Но, вместо топора добротный кол!..
И буд-то вся обнаженá,
Стыдливо тлéла тишинá…
Ни ветерка, ни мутных вод,
Ни струй, секýщих, дождевых.
Затих мой стóнущий народ
В краях затопленных, родных.
Окутанный ехидной тьмой,
В глаза вмерзал вопрос немой: –
« За что ж могла сия Напáсть
С Небес разгневанных упасть?;
Не-што безжалостный убóй
Был предрешён самой Судьбой?!»…

Так я стоял, о тóм гадая,
Ствол заскорузлый подпирая.
Меж тем, окрýга просветлялась,
Потёмки вяло потеснúлись,
Трава, вспотев, приподнимáлась,
По ней росúнки покатились ;
Спесúвый ветер объявился,
На ветках листья зашептали ;
Пичýги враз защебетали,
И первый луч росой умылся.
Я нáземь тяжко опустился,
Прижался к дереву спиною,
На мир непýганый воззрúлся,
Чужому радуясь покою.
А мрак от света растворялся,
Снов вóрох унося с собою,
И Лес могучий распрямлялся,
Укутанный густой листвою.
Пока вокруг рассвет встречали,
Я уж заснул, сглотнув печали…

Проснувшись, как заговорённый,
Я брёл и брёл по воле ног ;
В глазах всплывал родной чертог,
То гибнущий, тó зановорождённый!
Над головой народец окрылённый
Рогóзился, срывая голоса ;
Порой, я чувствовал, взгляд зверя удивлённый –
Чтó, мол, за существо тут тóпчет их лесá?
Никем не тронутый, я вышел к Лукоморью,
Плоть измождённую омыл морской водой ;
Переполнялось сердце радостью и болью,
Что до сих пор ещё не хвóрый и живой.
Мгла, тá что сердце лютым хóлодом пугáла,
Воспоминаньями на дно Душú стекáла.
Недалеко, прямо из лóна Океана,
Взвышáлись Гóры, стройностью хвалясь,
От берегов, на Твéрди вольно, развалясь,
Оберегали дрёмы вéтхого Вулкана.
И Скáлы хмуро на меня взирáли,
Кряхтеньем вспáрывали зной ;
Морские вóлны соль в их плоть втирали
И исходили пéнистой слюной.
Ветрá солёные у каменной гряды взвывали!,
Вонзались в трещины и там же застревали!;
А Солнце мягкое Небéсну ширь топтáло
И светом горные вершины обливало!
Меня тянуло в лáпищи гранита,
Как руки тянутся, на утро, к роднику!;
Видать, до дна пиáла тéрний нéбыла испúта!—
И я доверился Душé-проводнику.
Не вéдал, но предчувствовал – смогý
Найти пристáнище, где будет прошлое забыто!
Мне Гóры буд-то вóру были рáды,
Пытаясь изурóчить, в прóпасти спихнуть!;
Смыкáлись трещины, мне преграждая путь!;
Шальные, пыльные струились камнепады!
Не зная ýстали я полз и полз по Скáлам,
Стирая рýки и колéни в кровь!;
Спускаясь, поднимаясь вновь и вновь,
По диким и угрюмым перевалам!
Златое Солнышко безжалостно пекло!;
Вокруг гранит трещал по швам, нетленный жар вкушáя!
А Провиденье ненасытное влеклó,
Надежды закромá опустошая.
И вот, когда терпение на смертный одр слегло,
Невéденьем, в Душé испепелённой,
С гряды бессчётной, тело медленно стекло
В лощúну, тишиною окаймлённой.

Чуть отдохнув, я огляделся : рядом
Родник сочился из земли ; приятным хлáдом
Манúл испить Гор древних сóки,
Что б ощутил я Вечности истóки!

Оппúвшись зельем Горным до икóты,
Тáк!, что мой рáзум сóхлый мигом взмялся,
Я в вóды чýдные пальчúщами вонзáлся,
Пытаясь тщéтно отвязаться от дремóты.
Мой взор плыл по окрýге, расплывáлся,
Обильно слёзы радости теклú…
Как, вдруг вход тёмный во Скалé образовался!,
И ноги сáми плоть мою туда поволокли.
Вошёл в пещеру, нáземь повалился ;
Замшúстый пол объятья распростёр ;
Мгновение!…и, вот уж сном грудным забылся,
Покинув Памяти чуть тлеющий костёр…»

Малéц умолк, завéсил óчи ;
Притихла даже тишина ;
У Тучи капелька вина
Скользнула с губ. Чего жестóче
Ещё могла бы быть Судьба,
Что б не склонить пред ней колéни?,
Что б в ясный день умéрших тéни
Не слизывали хлáдный пот со лба?…

Не смел наш Вóрон шевельнуться,
Боясь запáсы слёз пролить ;
Ему казалось: стéны гнутся,
Пещéрны свóды дóлу рвутся,
Печáльну пóвесть раздавить!
И мрак готов испепелить
Событья! – что, могли проснуться…

Но, очень кстáти, мальчугáн очнулся,
Гостям расстроенным игриво улыбнулся ;
Пещера просветлела, и плечúстый
Ввалúлся воздух озорной пречистый.

« А дáлее, – мальчонка рассмеялся.—
Вы позабавитесь историей моей,
Хотя, тогда, признаюсь, дюже испугался,
Ведь битвы с Чýдищами – для Богатырей.

Неплохо выспавшись, лежу вот и гадаю:
Во чьё витáлище без спросу я забрёл?;
Накормят здесь меня, предложат чаю,
Иль бросят молча в закипающий котёл?
Тут, горный ветер, что испуганный, ворвáлся!;
Вспищáли где-то бесшабашные зверьки ;
Я слышал как родник разволновался:
Трещали, лопаясь над ним, тугие пузырьки.
Вдруг, тень пещерный вход закрыла!,
Пахнýла смрадом долгих лет!,
И омерзительное рыло,
Во внутрь, неторопливо вплыло,
Из глаз метая алчный свет!

Послышалось сопение,
Пыхтение, кряхтение,
Затем слюнохождение
В обители клыков!;
Я пóнял – быть мне скушанным,
Прибитым иль задушенным!,
И, страхом вмиг разбуженным,
Сам в пасть был лезть готов!
Собрав остатки сил и злость,
Рукой нашарив кость,
Я костолыгу в пасть швырнул,
Надеясь на авось!
Я загорланил: – « Эге-гей!
Не смей пугать гостей!!!»
И в тёмный угол улизнул,
Со страху, поскорей.
Костúще лúхо Чýдищу
Один клыкúще выбило,
Завыла тварь пещерная,
Слюной вокруг скверня!
Раскрыла пасть немéрянно,
Глазúщи мéрзки вздыбила,
И втиснулась брадáвчата,
С когтями, шестерня!
Заскрежетал пол каменный,
Задёргался рот пламенный!;
Я б таковó позóрище
И видеть не хотел!;
Вползло созданье смрадное,
Лелéя брюхо глáдное,
И началось побоище
Двух разумов и тел!

(продолжение двенадцатой части следует)

• 
• 
•