Маша, 34 - 24 сентября 2009 19:30

Эта изменчивость, постоянство в непостоянстве, неожиданности, всплески большой силы, сменяющиеся временами отливом, устанавливают формальное подо­бие Елены - Константину. Как и последний, Елена тон­ко чувствует происходящее, как и он - способна к не­ожиданным капризам и прихотям. Но, при формальном подобии, в существе дела она глубоко отлична от Кон­стантина: ведь от нее ее имя требует свойств и без того родных женскому характеру, тогда как Констан­тину приходится получать духовную форму вопреки мужской его основе. Отсюда понятна удачливость Еле­ны, дышащей полною грудью в собственной своей сти­хии и получающей в своем имени какое-то разрешение на вечную женскость и право забыть обо всем прочем; тогда как незадачливость Константина и хилость его организма заложены в исходном противоречии его фор­мы и его основы, вследствие чего он всегда находится под запретом быть самим собою, как мужчина, и однако, при невозможности отдаться без оглядки женским свойствам своего имени.



Всегда неудовлетворенный и с внутренним разладом в душе, упадочник по наличной своей организации, он составляет контраст пышной в своей душевной жизни, счастливо развертывающейся, и потому удовлетворенной, Елене. Константин представ­ляется тенью Елены, неудавшейся попыткой мужчины взять на себя лунный характер.



Как и другие имена, Елена в различных духовных климатах получает различные оттенки и аспекты, выра­жающиеся соответственно в тех или других изменениях самого звука и звуковой формы имени. В русской среде это имя, как и большинство имен, несколько расплы­вается, утрачивая отчетливость тонких линий, и не­сколько простеет. Точнее сказать, кинетика имени стано­вится труднее уловимой и внутренние движения ду­шевной жизни расплываются и становятся труднее вы­сказываемыми в слове и менее стремительными, но зато с большим весом.



Уже при переходе от Селены к форме Еλευή Не1епа, утрата начальной свистящей указывает на нисхождение имени от высшего плана тончайших энергий к более низкому, от онтологии к душевности. По Каббале, сви­стящее с есть наименьшее возможное звучание, minimum anolibile, которым духовная идея входит в мир словесных воплощений. Это тончайший шорох, легчайший шелест, дуновение воздушной струи, звуковое не­что, которое мало чем отличается от ничто. И символ Со­фии, духовной мудрости - змия, свидетельствует о себе именно этим тончайшим из звуков. Так и духовная энер­гия женской природы осуществляется, входя в мир дей­ствием тончайшим, которое почти не отличается еще от чисто духовного привлечения к себе светом всепобеж­дающей красоты.



Это и есть начальное и существенней­шее в разбираемом имени с. Духовная норма и путевод­ная звезда имени Елена есть Селена; но Селена слиш­ком далека от земных условий и слишком трудна. Жен­щина, хотя бы и очень значительная, избежит этой трудности и откидывает в своем имени это с, хотя оно все-таки продолжает подразумеваться в имени и в какие-то редчайшие времена жизни иногда присоединяется к имени, как неизвестно откуда прозвучавшая эолова арфа.



Лингвистика пока­зывает, как оно огрубело в густое придыхание имени Не1епа. Умное и умопостигаемое вхождение в мир отя­желело здесь в эмоциональное психологическое. Начальное придыхание теперь уже стало вздохом, челове­ческим чувством взамен божественной красоты, и тем самым звуковой вес имени переходит во вторую часть имени, равно как и внутренние свойства приурочи­ваются тоже к этой последней. Не1епа уже не светит, но окутана пышным покрывалом женского чувства, кото­рое струится вокруг нее и колышется живою волною, несколько напоминая прежнее сияние чистой красоты. Но так было в древности. Однако разрушение дейст­вующего начала имени идет своим путем. Густое приды­хание переходит в легкое, а последнее перестает произноситься. Наше церковное Елена, с ioтированным Е в начале, произносимое как Йэлена, еще хранит в началь­ной Й или J тончайший отзвук былого вздоха и указы­вает на область, откуда низошло к нам это имя. Ино­странное, внецерковное произношение Элена отнимает от имени и этот отблеск былого, но вместе оставляет в имени натиск и притязание на тонкость, которой оно уже не имеет. Элена - это резкое и крикливо-женское имя, не нашедшее себе еще новой формы равновесия и не вошедшее в быт. Это - характерно-светское имя, имя салона, не имеющее себе оправдания в духовном прош­лом и не питающееся настоящим от быта, недуховное и ненародное имя.



Новая форма равновесия имени найде­на в уменьшительном Лена, неизмеримо простом и простеньком сравнительно со своим исходным типом, но зато подобревшим и усмиренным. Тут уже не содержит­ся великолепной и даже премудростной хитрости, которая непосредственно, без рассудочных оглядок и наме­рений, естественно заткана в душевное сплетение Еле­ны; нет тут и сознательной хитрости, способной перехо­дить в интригу, Элены.



Лена скорее проста, но не совсем без себе на уме, и хитрости ее тоже простые и очень так сказать близкие. В ней уже почти не осталось той бо­жественной деятельной бездеятельности, которая всех побуждает самым своим существованием, не делая од­нако ни одного побуждающего усилия, которая всех привлекает, никого не принуждая. Мало уже в Лене и той эмоциональной атмосферы, которая охватывает и волнует окружающих, мягко проникая в их душу и упо­добляя их себе. Лене приходится более действовать из себя, быть в толпе. Ее женские свойства уже не имеют значительной действенности вне ее самое и не далеко простираются за пределы собственной ее организации. Поэтому Лена уже не столько охватывает собою других, как сама легко и охотно откликается на волнения дру­�

• 
• 
•