таиса, 39 - 30 октября 2010 15:23

Жил у моего товарища хомяк. Хомяк, как хомяк, в меру лохматый, в меру щекатый. Вонючий тоже в меру. В общем среднестатистический внутриклеточный житель.

Характер имел сильно нордический, что в переводе на русский - был похуистом.

Даже когда мы в целях эксперимента пытались определить вместимость его щек, насыпав огромную кучу семечек, хомяк со спокойствием Штирлица, не суетясь и не дергаясь, всю эту кучу методично перекачал в свой закуток в клетке.

Звали хомяка Гертруда. Кто сделал такую подляну мужику-хомяку, история молчит, но сдается мне, что крестным был сам Вадик, мой кореш.

Иногда, когда у Вадика было хорошее настроение в нем просыпался Гринпис, который настойчиво советовал выгулять Гертруду вне клетки.

В такие моменты Гертруда наивно веря в свободу и равноправие стремительно несся под сервант и там что то начинал жрать.

В такие моменты аристократическое "Гертруда" временно замещалось на "Пиzдюк махерчатый" и не переименовывалось обратно до тех пор, пока волосатое существо со скорбным взглядом не доставалось из под мебели и не водружалось обратно в клетку.

Тут он становился опять Гертрудой и принимался меланхолично вкладывать в щеки какой нить хавчик, мечтательно глядя на щель под сервантом.
Так и протекала его насыщенная хомячья жизнь: - клетка-под сервант- замена фамилии-клетка-возврат фамилии. У других знакомых хомяков и того не было.

Но все таки нам с Вадиком, глядя на вечно жующее создание, иногда становилось его жалко. И иногда даже хотелось сделать ему что нить приятное, но что, мы не могли придумать.

До того субботнего, летнего дня.

В этот выходной день у меня сломалась любимая игрушка. Вспоминайте, была такая пластмассовый парашютист выстреливался вверх из специальной рогатки, в воздухе расправлялся белый парашют и он плавно опускался на землю.

И вот он сломался. Точнее даже не сломался, а во время выстрела просто отвязался от строп и затерялся где то. В руках остался один парашют и рогатка.

Но поскольку нам с Вадиком родители одновременно покупали воздушных героев, то шел я к нему с надеждой одолжиться на время пластмассовым человечком.

Ясный перец получил я фигу а не парашютиста, но В этот момент, видимо повинуясь какому то знаку судьбы, из клетки звонко захрустел Гертруда.

Мы одновременно внимательно посмотрели на него. Перевели взгляд на парашют в моей руке.

Первый эксперимент показал, что купол парашюта сильно маленький. И если легкая пластмассовая фигурка опускалась под куполом плавно, то обожравшийся Гертруда стремился вниз, конечно не 2,8м/с2, но и конкретно с некомфортной скоростью.

Через минуту Владик притащил свой парашют и безжалостно оторвал человечка. Теперь у нас имелась серьезная заявка на удачное завершение эксперимента.

Сдублировав парашюты, комиссия единогласно отметила намного улучшуюся плавность спуска, но небольшая высота квартиры не позволяла принять эксперимент с положительной формулировкой.

Решение пришло сразу и в обе головы. Я пошел на улицу, Вадик остался в квартире. Второй этаж.

Стремительно вылетев из окна и повиснув на стропах под белоснежным куполом, меланхоличный до этого хомяк стремительно завращал в воздухе лапками и как то даже по человечески, басом закричал А-А-А-А-А-АААААА!!! Причем вся хрень, которую он затолкал за щеки но так и не донес до своей нычки, пулеметными сериями выстреливалась из широко открытой и сейчас напоминающей зев тигра, пасти.

То, что маленький Гертруда способен так басить и так разевать пасть, никто и не предполагал. Глядя на развернутую хомячинную варежку, казалось, что хомяк самостоятельно отправился в полет с целью поохотится своим ртом на какую нить летающую дичь.

Весело, задрав голову и восхищаясь самообладанием летящего по ветру Гертруды, скакал я. Гертруда, плавно уносимый ветров смотрел на меня глазами преданного партизана и презрительно плевался едой. Между плевками он кричал в мою сторону какую то нецензурщину, но из за быстрого бега слова я разобрать не мог.

Полет окончился без травм, если не считать того, что Гертруда, пока выкрикивал похабные слова, наверное вывихнул себе челюсть, потому, что еще несколько дней он встречал меня с широко распахнутой пастью из которой сурово желтели острые зубы.

• 
• 
•